Сакраментальная
фраза «жизнь ставит человека на свое место» произнесена
Петром Павловичем Введенским в 1954 году, когда
он, прервав объяснение, тихо остановился сзади
и некоторое время наблюдал за тем, как я рисую.
Эти слова всплыли в памяти много позже, когда
был уже закончен художественный институт, и я
занял в обществе социальное место художника-скульптора.
Какое-то время такое исполнение пророчества мне
казалось достаточным. Я понимал, что это лишь
внешнее выражение настоящего места художника среди
других проявлений творческого духа человека, образующих
незыблемый метафизический набор - космос культуры.
Но каждая ветвь творчества это тоже космос. Точнее
- микрокосм- организм. Со сложно разветвленными
органами - эпохами, стилями, методами, манерами,
выполняющими необходимые функции в стройности
целого, постоянно растущего древа, следующего
образу Божию.
И стало ясно,
что место определяется точнее: какой метафизической
ветке, на каком уровне соответствуют в тот или
иной момент-период-жизнь-в-целом творческие состояния
души. Так как судьба художника (и вообще судьба)
-также организм-микрокосм. Со своей логикой -
сплетением разнокачественных проявлений - реализации,
образующих взлеты и падения. Со своим апогеем
и нисхождением. Мы склонны думать, что место творческой
судьбы легче определяется извне. Например, судьбы
завершенной. Или, по крайней мере, со стороны.
Например, другой судьбы. Лишь гениальность обладает
верным предчувствием своей судьбы - миссии. Предчувствием
неизбежности свершения.
Это предчувствие
возникает также в момент создания работы. У меня
это ощущение очищения, перехода в мир свободного
развития формы и таинственно влекущего пространства.
Здесь не имеют значения абсолютные размеры пластики.
А сюжет хорош постольку, поскольку помогает совершить
приобщение к этому миру. Пространственная качественность
бытия становится настоящим содержанием скульптуры
или рисунка. Она-то и придает настоящую глубину
теме и определяет место художника и в творческой
и в духовной иерархии. Ибо глубина образа недостижима
без проникновения в освобождающий, целительный
мир формы, без ощущения трансцендентности пространства
в композиции и ее подробностях. Отсюда - связь
этического и эстетического.
В разные периоды
своей творческой работы я обращался к разным стилевым
особенностям формы. А иногда в один и тот же период
к нескольким. Этот ряд не так широк, скорее банален:
Леонардо и Микеланджело, античная классика и архаика,
онтологическая мистика формы в искусстве древнего
Египта, Г. Мур и фигуративный экспрессионизм,
канон в древнерусском искусстве, архетипический
символизм в антропологической и христианской тематике
(дефиниция наиболее самостоятельной части творчества),
реализм 19-го века, импрессионизм Менье, Родена
и Трубецкого, академическая, штудийная работа
с моделью. Обычное частное отражение в индивидуальной
капле- биографии океана мирового искусства. Я
начинал с изучения-стилизации, с приобщения к
соответствующей культуре, с открытия ее обретений
и пределов. И каждый раз возвращался к своему
внутреннему чувству формы и пространства. Я везде
искал черты одного и того же, близкого себе состояния
образа и следил за его пробуждением в галерее
мирового искусства всех времен и народов.
Постепенно стала
вырисовываться сравнительная картина стилевых
изобразительных возможностей, которые могут вмещать
в себя только соответствующее этическое содержание.
Связь явлений искусства и вообще культуры - антропоморфна.
А в лучшей своей части выстраивается по Воплощенному
Подобию - христианское прочтение античного выражения
«человек есть мера всех вещей». Человек, как явление
и идея, содержит в себе известный ряд символов,
которые увенчиваются символическим значением чела
и глаз - средоточием духовного образа. Каждый
факт искусства по своим истокам соответствует
телесной конкретности, форме чувственности и имеет
свой духовный диапазон содержания. В равной степени,
касается ли это целой эпохи, какого-либо течения,
творческой судьбы или ее части, наконец, отдельного
произведения или даже просто художественного приема.
Во-первых, стало
понятно, что реалистический портрет не может достигнуть
тех высот и глубин духа, так выразить светлую
печаль и мудрость, которые мы открываем для себя
в лучших образцах ликов древнерусской иконы и
фрески. Эти высокие состояния невозможно наблюдать
в столь очищенном виде в жизни. Они взяты из внутреннего
созерцания и переданы при помощи глубоко пережитого
канонического очищения-причащения формы. О лучших
образах иконы, фрески и шитья 12-17 веков я говорю
как о высшем, предельно доступном для искусства
содержании. Оно выражено состоянием созерцания
Смысла жизни, которое достижимо в недолгие высокие
мгновенья святости и как бы выходит за физические
границы тела, пространства одухотворения мысли
и чувства. Однако это содержание имеет телесный
символ - глаза. И символ чувственный - зрение.
Форма, понятая как плоть, обрекает на внимание
к жизни в ее эмоционально-чувственном, умственном
бытии. И все-таки это то, что стоит к иконе ближе
всего. Реалистический портрет свидетельствует
о бесконечной ценности индивидуального содержания
личности, образа и подобия Божия. Лицо есть символ
искусства портрета во всем его богатстве жанров.
Античностью высшая красота воплощена как идея
тела. Тело является символом искусства пространства
и пластики - скульптуры. Осязание (переживаемое
возвышенно) - его чувственный символ. Идея жизни,
обожествленная на генетическом уровне, символизируется
в качестве высшего искусством фаллических культов
и изображений.
Система символов
культуры может быть очень гибкой и даже индивидуальной.
Но она всегда иерархически-антропоморфна. Содержание
произведения искусства зависит от темы, предмета
изображения и взглядов автора. Но не полностью.
Реальное взаимодействие художника с миром проявляется
в его отношении к форме и фактуре материала, в
чувстве цвета и ритма, пространства и звучания
масс, в прикосновении и темпе работы. В благоговении
и насилии. Как в технике, так и в жизни. Этот
сплав очень характерен и говорит нам о принадлежности
произведения к той или иной культуре, об авторстве.
Так, например, зыбкость эмоционального восприятия-ценность,
даруемая импрессионистической формой. (Которая
сама может быть символом различных душевных движений.
Символ и символизируемое обратимы, их можно менять
местами). В переживании художественного языка
на символическом уровне раскрывается дух работы.
Символическое содержание ряда произведений творит
динамику творческой биографии, которая находит
свое место в антропоморфной иерархии ценностей
культуры.
Валерий
Евдокимов, 1995 г, Москва.
Журнал «Волшебная гора». №3 1995г.
|