Я пытаюсь исследовать самый главный вопрос моего существования: «Какой смысл имеют события моей жизни в перспективе физической смерти?» И замечаю, что, рассматривая доступные мне аспекты проблемы, при всем моем стремлении к безжалостной глубине анализа моя мысль находится в существенной зависимости от формы изложения, которая иногда диктует ответы, охотно позволяя мысли соскальзывать с алмазного ядра интуиции как наиболее достойной доверия реальности нашего сознания.
Возможно, что это соскальзывание и есть несовершенная, но единственно доступная нам форма соприкосновения мысли с экзистенциальной тайной самосознания, нашим «я», которое и есть центральное условие инобытия в Инобытии.
Неустранимая метафизическая категория «случайность» порождает неопределенность — универсальное качество мироздания от глубины духовных процессов до бесконечной сложности окружающей жизни. Неопределенность, понятая как aleteya — единство сокровенности и раскрытия, допускает возможность сохранения самосознания личности после физической смерти организма.
Вероятность гибели сознания в метафизическом плане может зависеть от качества и степени неопределенности в процессах, продуцируемых самим сознанием.
Метафизика экзистенции сознания и времени начинается с метафизики смыслов, которая имеет вполне материальное основание в цепочках образов, создаваемых нашими органами чувств в форме возбуждения определенных участков нейронов. При повторных возбуждениях эти цепочки образов закрепляются в виде относительно устойчивых связей — примитивных смыслов, взаимодействующих между собой, образуя сначала уровень подсознания, предчувствие, интуицию, а затем мышление, которое увенчивается рефлексией. Мысль рождается при осмыслении интуиции как цели. Примитивные смыслы артикулируются голосовыми связками, постепенно становясь устной, а затем и письменной речью. При прохождении этих стадий возрастает сознание ребенка до сложных умственных процессов, неохватываемых сознанием взрослого человека.
Действенность искусства, вероятно, объясняется его обращенностью к древнейшим пластам сознания — образному мышлению, которое служит необходимым глубинным фоном для современного содержания произведения.
Наше «я» возникает как плод интуитивно-эмоциональной, интеллектуально-духовной жизни, образуя личностное самосознание человека — его экзистенцию. Каждое личностное самосознание можно рассматривать как индивидуальную форму инобытия в экзистенциальном времени.
Функционирование сознания оставляет неизгладимые следы в Универсуме. Объективированный Универсум со всеми его атрибутами воспринимается нами через призму нашей экзистенции, которая оказывает влияние на события в микромире и космосе.
Она упраздняет непереходимые границы между внутренним и внешним, между экзистенциальным и объективируемым, между чувственным и трансцендентным. Существенное влияние на события в так понимаемом Универсуме, можно полагать, имеет ярко выраженное творческое сознание, которое не творческим вообще быть и не может. Его продукты — образы — сочетания смысловой и психической энергии (эти открытия еще предстоят человечеству) при определенных условиях могут консолидироваться в «квант» самосознающей субстанции, наследующей личностное сознание человека. Одним из «пусковых механизмов» этой консолидации можно предполагать завершение физиологической жизни организма. Если допустить, что абсолютной нематериальности не существует, то условно можно считать «квант» самосознающей субстанции «нераспадающимся целым» (Аристотель) определенного уровня нематериальности и метафизичности.
Главный вопрос о природе «кванта» самосознающей субстанции не может быть решен средствами современной науки, а сложные процессы сознания еще не выработали адекватных форм языка для своего описания. Но человеку дана божественная возможность проникать внутренним взором в объективную картину мира и получать экзистенциальные откровения своего сознания, нередко становившиеся фактами научного знания.
Вопрос о существовании Абсолютного Инобытия и некоего нормативного набора истин-откровений не может быть корректно поставлен внутри экзистенциального «я», и есть вопрос веры, питаемой великолепием и богатством мощного звучания гармоничного Логоса Единой Вселенной, воспринимаемого каждым видом инобытия через свою призму, так же как мы — временные участники «инобытия земного» — воспринимаем его в момент чтения этого текста.
Существование «кванта» личностного самосознания (души — в терминологии христианской религии) в инобытии предопределяет его нравственную и онтологическую трансформацию, сферу общения и Цель, стремление к которой можно сопоставить в качестве адекватного по интенсивности переживания в инобытии с эросом земной жизни.
С появлением сознания человека объективированный космос перестает быть индифферентным в нравственном отношении.
Онтологически неосуществимая абсолютная полнота любой формы бытия оставляет непременным наличие в этой форме тайны как пространства духовной жизни. Вера определяет творческую природу духа.
22–30 ноября, 2016
О жертве
Необходимость совершения чреды ежедневных дел, обреченность на их исполнение как непременное условие духовной жизни и жизни вообще есть воспитание способности на жертву.
Жертва не может быть духовной, она всегда материальна. Этимология этого слова свидетельствует о таком его значении. Нельзя пожертвовать духовным состоянием, его можно потерять. Иногда мы как бы жертвуем духовной жизнью, но если это жертва, а не падение, и поступок диктуется не выбором более результативного пути (это не есть жертва), а этическими соображениями, то она открывает в нас новые глубины более содержательной духовной жизни.
Жертва может быть только добровольной. Это всегда жертва какой-либо частью своего существования, в предельном случае — жизнью, которая понимается как ценность.
Поэтому жертвенное лишение всегда связано с внутренней борьбой, с преодолением своего несовершенства, страданием и духовным ростом. Жертвуют меньшей ценностью ради большей. Жертва жизнью — залог вещего предчувствия обретения ценностей более высоких, чем те, что доступны были прежде. Очищающим может быть переживание жертвы, приносимой другим и за другого. Так проявляется искупительный смысл Голгофы. Жертва — это то, что совершается ради другого. Иное понимание жертвы — наследие языческой психологии.
Наибольшего напряжения жертвенность достигает в высшем проявлении духовной жизни — жертвенной любви, в которой самоотречение сближает человека с Высшим началом.
События — как песочные часы. Их неизбежная последовательность отсчитывает время физических и физиологических явлений, но это также время наших духовных свершений. Лучшая часть нашего «я» осуществляет себя в претворении физиологического существования в интеллектуальную потребность творческой жертвы.
Поступок может быть не столько утверждением духовного роста, сколько его следствием. Здесь жертва перестает быть жертвой, а действие есть естественное выражение уже обретенного состояния духа.
11 июля, 1982 – 2 октября, 2015
Отсюда проясняется природа творчества, которое целиком основано на жертвенности как форме причастия переживания прекрасного и восходит к интуиции посмертного бытия — конечной цели жертвы.
Трагедия индивидуального сознания в неполноте и временном характере его участия в творческом акте, в невозможности испытывать полное удовлетворение от происходящего прямо сейчас, т.к. оно всегда предполагает нечто последующее и включает в себя его предвосхищение, но это нечто часто происходит уже без участия индивидуума как художника в продолжающемся Вечном Творении.
Мы ведем себя так, как будто качество и неизбежность обретения иной жизни зависит от степени нашего причащения ей заранее в виде эмоциональной идентификации себя с нашим выбором той или иной духовной реальности, а формы этого причастия в «жизнь вечную» уже несут в себе таинство нашего пресуществления.
Настоящая форма причастия — всегда жертва. Даже отказ от надежды на посмертное существование и принятие неизбежности личностной смерти есть жертва смирения и, следовательно, форма причастия, в основе которой влечение к совершенству.
«…Стремление приближения
к идеальному существованию принимает
форму религиозного чувства».
Аристотель
Неустранимое присутствие неопределенности — случайности в поведении человека делает невозможным полное осуществление нравственного образа жизни как достижение совершенства.
Совершенству идеи противостоит неполнота творческого акта. Причастию — неполнота посвящения. Преображению — неполнота пресуществления.
Жизнь — это постоянная инициация в осознание ее смысла, непрерывный творческий акт самосохранения личностного самосознания в перспективе инобытия.
Что есть те духовные откровения — обретения, которые пережиты в короткие мгновения жизни, составляющие лучшую часть нашего «я»?
И какова их судьба? Что достойно сохранения и что способно сохранить себя? И с какой целью?
Есть ли это содержание личности, продолжающей самопознание и самосозидание?
Есть ли религиозный смысл и помощь Свыше в переживании откровений, формирующих метафизическое инобытие духовного опыта личности — ее душу как нераспадающееся целое?
Сентябрь, 1997 – октябрь, 2016
P.S. Опасения излишнего влияния формы изложения на содержание не остались напрасными: текст носит в основном предположительный характер, с неизбежным скольжением по поверхности предмета, и приобретает более конкретные черты в размышлениях, посвященных искусству и жизни.
Валерий Евдокимов
Октябрь, 2016 |
