Национальная идея — это состояние сознания ее носителей. Она имеет свою динамику и в разные исторические периоды приобретает новые оттенки при сохранении основной отличительной черты — способности определенным образом реагировать на вызовы жизни. Одной из сфер, выражающих характер национальной идеи, является искусство, предоставляющее безграничные возможности для самопознания и определения приоритетов национального сознания.
* * *
Зрелое, имеющее не одну тысячу лет истории искусство Византии легло в основание изобразительной культуры Древней Руси, которая в качестве образцов получила шедевры высочайшего художественного уровня — иконописи, мозаики и фрески греческого христианства (Богоматерь Владимирская, XII в., ГРМ; Спас Нерукотворный, XII–начало XIII в., ГТГ; Богоматерь Великая Панагия — Оранта, 1114, ГТГ; апостолы Петр и Павел, XII – 1-я половина XIII в., ГРМ; мозаики и фрески Киевской Софии, XII в.).
Древнерусские мастера могли участвовать в создании этих шедевров в лучшем случае в качестве талантливых учеников, т.к. при отсутствии многовековой традиции эти образы не могли возникнуть ни в действительности, ни в воображении художника.
Символические и формальные совершенства Византийского канона, за редким исключением, были нагружены активным психологическим содержанием. Вот как описывает это состояние иконописного образа М.В. Алпатов: «В XII веке в икону проникает выражение мучительной двойственности — идея святости — это напряжение воли, взгляд искоса, суровость и печаль в очах». На первых порах это представление о святости служило примером для древнерусских иконописцев.
Постепенно талантливый ученик становился родоначальником нового качества наследуемой им великой изобразительной культуры, вобравшей в себя уникальный сплав древнерусского исповедания христианства и народного характера, позволивший ей в лучших своих проявлениях просветлять то, с чем суждено было соприкоснуться.
Иконописный образ есть отражение внутреннего мира иконописца. И только в редких случаях по глубине своего содержания икона может превосходить духовную личность ее написавшего и нести в себе черты мира выше человеческого, воспринимаемые как благодать.
Монашеский подвиг помогал раскрытию духовных потенций древнерусского иконописца для восприятия и передачи черт Высшего мира в написании образа.
Представление о подлинной святости возникло не сразу, а обреталось поколениями русских людей постепенно, в подчас жестокой исторической реальности через страдания и осознание трагической серьезности жизни, но без утраты по-детски чистого мирочувствия, чему свидетельство — мажорное цветовое богатство большинства дошедших до нас икон и фресок даже с учетом их изменения во времени. Этот уникальный диапазон душевного мира был гармонизирован святоотеческой мыслью и введен в обиход молодого христианского государства.
Византия одухотворила античность. Древняя Русь освободила Византийский канон от перегруженности психологическим содержанием, дав непревзойденные в мировом искусстве примеры просветления образа — лика.
Национальная идея в изобразительном искусстве, в буквальном смысле, олицетворяется ее носителем. Ее вершина — личность, которая вобрала в себя все наиболее ценные в представлении данной культуры черты характера на протяжении всего времени ее существования.
Искренняя вера в реальность чистого, не нагруженного страстями, идеального мира у русского человека того времени воплотилась в шедеврах древнерусского искусства, которое есть свидетельство зарождения, воплощения и, думается, вершина «Русской идеи».
С наибольшей зрелостью черты просветленной святости проявлены, надо полагать, в ликах икон А.Рублева, освобожденных от человеческих страстей этого мира и почерпнутых в столь очищенном виде из духовного созерцания (Звенигородский чин, «Троица»; ГТГ).
С разной степенью совершенства это новое содержание засияло в столичных и провинциальных примерах искусства иконописи.
Своеобразной формой просветления можно счесть совершенное чувство композиции русской иконы XIV–XVI вв. как отражение гармоничности внутреннего мира русского художника этого периода (Снятие с Креста, XIV в., ГТГ; Положение во Гроб — оплакивание, XIVв., ГТГ; Преображение Феофана Грека, ГТГ; иконы Дионисия «Распятие», Григорий Богослов, 1502, Алексий митрополит с житием в клеймах, ГТГ).
В XVI–XVII вв. замечательные примеры просветления образа были явлены в шитье для церковного богослужения, создаваемом в мастерских при женских монастырях, где, очевидно, дольше сохранялась атмосфера благоговения, позволявшая удерживать в себе состояние высокой духовной сосредоточенности и верное представление о святости как о божественном присутствии и постоянной внутренней молитве, передаваемое только языком канона, к этому времени уже вытесняемого из иконы объемным реалистическим изображением, проникавшим на Русь из европейского искусства (икона «Апостол Петр», шитье, вторая половина XV в., ГРМ; Покров «Кирилл Белозерский», 1514, ГРМ; Покров «Антоний Печерский», конец XV в., ГРМ).
Возрастающий интерес к экзистенциальному содержанию личности пробудил внимание к портретной живописи. Ограниченный каноном высокий образ изображаемого святого был недосягаем из сиюминутной жизни обычного человека и не всегда помогал перекинуть мостик в Горний мир. Зато несколько приукрашенный и парадный, но все-таки похожий портрет XVIII в. сохранял об изображенном память и даже начинал перенимать, особенно со временем, некоторые сакральные функции иконы.
В этом естественном и необходимом процессе неизбежно понижалось духовное содержание национальной идеи, вытесняемой практическим жизненным смыслом, по крайней мере, отчасти.
Преимущественным выражением «Русской идеи» в изобразительном искусстве XIX в. становится портрет.
Портрет — следующий после иконы жанр по потенциальной значительности и глубине содержания.
На протяжении XIX в. появляется серия портретов представителей русской мысли, осознающих трагическую сторону жизни и нравственное состояние общества как проблему внутреннего мира личности. Это в основном портреты «властителей дум» образованной части общества того времени, исполненные с неповторимым мастерством и поразительной глубиной образов, превративших эти произведения в сокровищницы смысла жизни, к которым, как к иконам, обращено вопрошающее внимание мыслящей личности (портрет А.С. Пушкина О.А. Кипренского, 1827; портрет Ф.М. Достоевского В.Г. Перова, 1872; портрет Н.С. Лескова В.А Серова, 1894; портреты И.Н. Крамского: Л.Н. Толстого, 1873; И.А. Гончарова, 1874; портрет П.М. Третьякова, портрет В.С. Соловьева, автопортрет).
В исторической перспективе открываются другие планы национальной идеи в монументальных полотнах «Царь Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1548 г.» И.Е. Репина, 1887, и «Боярыня Морозова» В.И. Сурикова, 1887 — оба в ГТГ.
Фатализм исторического опыта становится заметной чертой национального характера в восприятии родного пейзажа и сцен народной жизни («Бурлаки на Волге», «Крестный ход в Курской губернии» И.Е. Репина, 1881–1883, ГТГ; «Владимирка», 1892, и «Над вечным покоем», 1894, И.И. Левитана).
Как птица «Феникс» уходящей эпохи обретений русского портрета, «Русская идея» с психологической точностью и живописным мастерством на грани возможного блеснула в пророческом портрете Николая II кисти В.Серова.
Его же небольшая картина со сценой из придворной жизни стала предтечей по колориту вершины русской живописи — монументального произведения «Заседание Государственного Совета» И.Е. Репина. Несмотря на репрезентативность, картина имеет неуловимый оттенок обреченности персонажей и облекает «Русскую идею» тех лет в напоминающее о высоких образцах иконы и превратившееся в символически изощренное сочетание красного и золота.
9 февраля – 3 марта, 2017
* * *
Национальная идея может иметь несколько определений в зависимости от того, в каком духовном, этическом, эстетическом или интеллектуальном аспекте и в какой исторический период она рассматривается. Она может быть выражена в совершенной художественной форме и иметь значение исторического задания, но с неполной реализацией в момент своего зарождения и созревания творческого гения народа. Национальная идея — это живое существо, имеющее нравственное измерение, может переживать свои взлеты и падения. Древнерусское искусство как духовный камертон «Русской идеи», своим звучанием удерживает достойное представление о будущем России.
Валерий Евдокимов
5 марта, 2017 |
